Сухие пальцы неловко перебирают пожелтевшие от времени снимки. На одном из них молодая шестнадцатилетняя Маруся и ее подруга, полные надежд и веры в светлое будущее. Кто бы мог подумать, что спустя год лучших подруг из деревни Левково Свислочского района Гродненской области навсегда разлучит война.
Воспоминания, словно вырезанные в памяти, тревожат душу, безжалостно кромсают срывающийся голос, заставляя замолкать после недлинных предложений. Каждой клеточкой я чувствовала, как тяжело Марии Антоновне Азуке даются слова, какие боль и ужас она пережила, переживает до сих пор во снах и минутах покоя. Сколько людей погибло, не выбралось из гитлеровской мясорубки, а ей повезло… Мне сложно представить, через что должна была пройти эта женщина, чтобы спустя столько лет вздрагивать от бередящей душу беседы, но, набравшись сил, Мария Антоновна рассказывает свою историю.
На глазах девушки разворачивались кошмарные события: женщин, которые прятали своих детей, показательно убивали, а если кто-то перечил захватчикам – натравливали собак, сжигали дома.
Ровно через год после начала войны ее, вместе с сотнями других белорусских юношей и девушек, насильственно вывезли из родных краев. Сперва молодежь отвезли на баржах под Литву, где велели копать окопы 2х2х2, кто не справлялся – расстреливали. Православных пленных почти не кормили, издевались. Позже отправили в Германию. Людей заставляли трудиться до изнеможения на каторжных, тяжелых работах – в каменоломнях, шахтах, на лесопилках. Женщины и дети чаще всего работали в сельском хозяйстве, при этом условия для жизни оставляли желать лучшего.
Мария Антоновна работала в имении Тильзин в Восточной Пруссии. У хозяина были мельница, лесопилка и большое хозяйство: три коровы, двадцать гусей, свиньи. Девушка вставала в 5 утра, ухаживала за коровами, доила их, чистила загоны, кормила гусей. Когда дела по хозяйству были сделаны, шла помогать другим работникам.
– На лесопилке трудились три молодых белоруса и два пожилых француза. Работы всегда хватало, будь то выходной, праздник или обычный день. Моей задачей было следить за печью. Необходимо было постоянно носить опилки из подвала, чтобы огонь не потухал. Там, на лесопилке, я познакомилась со своим будущим мужем Владимиром. Чтобы немного помочь мне, он периодически подкидывал в печь щепы, которые прогорали гораздо медленнее опилок, давая мне несколько минут на отдых…
Ближе к ночи Мария Антоновна возвращалась на чердак, где ей выделили место для сна. Вспоминает, что летом под крышей было жарко, но уютно, даже фрау с детьми перебиралась в соседние обустроенные комнаты. Зимой же здесь было чуть теплее, чем на улице, а по утру приходилось разбивать верхний промерзший слой воды в глубокой миске, чтобы умыться.
По ее словам, сам хозяин почти не появлялся в имении, лишь изредка привозил еще людей в качестве дополнительной рабочей силы. Впрочем, они не задерживались надолго, всех, кто не хотел или не мог справляться со своими обязанностями – быстро увозили.
– Когда немцы отступали, фрау в качестве прикрытия взяла нас с собой в Кенигсберг. Вокруг шли бои, рядом с грузовиками что-то взрывалось, гремело, но советские самолеты не бомбили по гражданским, пролетая мимо. Хозяйка отпустила нас только в городе.
Днями позже, бывшие пленники узнали, что возвращаться больше некуда: имение обворовали и частично разрушили, на полу и кроватях осталась засохшая кровь, а на стенах следы от пуль. Мария Антоновна рассказала, какое отчаяние они тогда испытали. Уставшие и голодные, они приняли решение идти пешком в родные края.
Еще несколько раз по дороге домой Марию Антоновну и ее мужа брали в плен. Кто-то называл их врагами, другие же одергивали товарищей «пусть идут домой, они не виноваты». Только в 1946 году молодая пара вернулась в Гродно, поженились, отыскали выживших родственников. Когда Владимир устроился на работу, построили дом и попытались вернуться к нормальной жизни… Но только Богу известно, какой бывает жизнь тех, у кого молодость затерялась между пыльными сапогами воюющих армий.
– Каждый человек уникален и талантлив по-своему. Вот вы, господин Нордо, тоже весьма примечательны. – Сейчас начну смущаться. – Не…
Оставьте ответ